Maxima Library

По форме как бы безыскусно написанная - по тональности отчасти напоминающая лирико-автобиографическую - проза про ташкентское детство героя, но проза - с внутренней сориентированностью на проблематику экзистенциального; на художественное размышление о невыносимости «обыкновенной жизни» для человека, который смотрит на жизнь не жмурясь, то есть про человеческое и «нечеловеческое» устройство жизни.

«Тихий» рассказ про некую «психофизиологическую анамалию» героя рассказа, связанную с его потреблением кофе, которая (аномалия) преображает для героя мир и ставит перед ним вопрос, а кто он на самом деле, и в чем его подлинная жизнь.

Очередные новеллы Жолковского, написанные на материале быта, стиля общения современных филологов (изображаются, как правило, абсолютно реальные фигуры), про приключения филологической мысли, в которых (новеллах, или «виньетках) автор пытается, на самом деле, выстроить собственную систему образов – уже метафорических - не только жизни филологической, но и «жизни вообще».

Подборка одного из ярчайших представителей польской поэзии ХХ века, который когда-то начинал как поэт русский, Цветков в своем предисловии приводит раннее стихотворение Лесьмяна с таким комментарием: «Здесь, конечно, еще очень много от символизма, но уже явно заметны характерные для зрелого Лесьмяна черты: мерцание и двоение мира, его сомнение в самом себе. Можно только гадать задним числом, что потеряла русская поэзия, когда на этой развилке Лесьмян все-таки выбрал родной язык, но мы хорошо знаем, что обрела польская. … Мне случалось, и не раз, открывать глаза на его существование вполне образованным полякам. Справедливость с тех пор восторжествовала, и одним из первых о том, что Лесьмян, может быть, лучший польский поэт XX века, заявил Чеслав Милош — подтвердив, что я, сидя в Иностранке в начале 70-х, не ошибся в своей догадке». В публикации этой, на самом деле, два поэта: Лесьмян и, соответственно, Цветков: «Предлагаемые стихи были переведены мной в разное время исключительно ради собственного удовольствия, без расчета на публикацию, но теперь, благодаря инициативе «Нового мира», предстают более широкой аудитории, и я буду рад, если инфекция, поразившая меня в свое время, найдет себе новые жертвы».

Главные герои — и ныне живущие, и погибшие: в снах они приходят друг к другу, жизнь одних снится другим. Много горьких размышлений о прошлом страны. «…Вера, язык и флаги менялись в украинских семьях чуть ли не каждое поколение, даже не как костюмы, а как одноразовые шприцы, укололся — и в ведро…». Но одну тему из прошлого Забужко все же поднимает на некоторый исторический пьедестал. Это тема послевоенного сопротивления советской власти, тема УПА.